Эрос. Произволению Божию противишься. Живьем, матушка, на небеса поднимусь, яко Енох и Илия…
Ефросинья. Илию Господь вознес, а ты на богомерзкой ракете взлететь желаешь? Возгордился, отец Эро́с? Возомнил себя равным ангелам?
Ефросинья спихивает отца Эроса со скейта. Тот лежит на полу.
Эрос. Что ты, матушка? Где я возгордился? Сказано же: «Бог летел, и нам велел!»
Ефросинья (всплеснув руками). Это где ж такое сказано? А? Сам выдумал… Как не совестно, батюшка, а еще литургию служишь!
Эро́с поднимается, садится на стул. Сидит молча.
Ефросинья. Что молчишь?
Эрос. Думаю.
Ефросинья. Думай не думай, а толку не будет. Не пущу тебя в космос.
Эрос. Почему, мать?
Ефросинья. Да как же ты не понимаешь? А ну гакнешься оттуда, как мешок с говном.
Эрос. Другие же не гакнулись.
Ефросинья. Так им, поди, парашюты выдавали.
Эрос. Ну, и мне выдадут.
Ефросинья. Тебе даже кредит в банке не выдадут, где уже тебе с парашютом.
Эрос (помолчав, с надеждой). А, может, обойдется? Слетаю и вернусь. Еще и поощрение выйдет. Митрофорным иереем буду. А то и воинское звание дадут. Все ж таки первый батюшка среди космонавтов богомерзких. Не меньше полковника должно быть, я так думаю.
Ефросинья. Ну, нет уж. Хватит с нас полковников. От этих не знаем, куда деваться.
Пауза.
Ефросинья. Да ты подумай хотя бы, что со мной-то будет? Была я матушка, стану космонавтица многогрешная! А люди что скажут? Наш-то, скажут, батюшка, совсем стыд потерял, яко осьминог в ракете колбасится… Да тебе, может, после этого и служить нельзя будет!
Эрос (хлопает ладонями по коленям, поднимается). Права ты, матушка. В мозгах у меня помутилось. Возгордился я. Да и не так возгордился, как испугался. Шутка сказать, самого владыки секретарь припожаловал. Поди-ка, откажись!
Ефросинья. Чем же он тебя так напугал?
Эрос. Коли, говорит, не полетишь, размозжу!
Ефросинья. Прямо так и сказал?
Эрос. Ну, не прямо так, конечно. Погрубее… Сама подумай, матушка, не ересь ли? Летающие попы!
Ефросинья. Прям как у Шагала.
Эрос. Нет, не то. У него там евреи летающие. Где евреи и где я?
Ефросинья. Ты бы ему так и сказал.
Эрос. Я сказал. А он: несть, говорит, ни жида, ни масона, а токмо жизнь вечная.
Ефросинья. В каком же это смысле?
Эрос. Я так понимаю, что в космос теперь всех забрасывают – и православных, и таких.
Ефросинья. До чего дожили!
Эрос. Вы, говорит, совсем страх Божий потеряли. Работать не желаете, лишь бы вам кадилом кропить.
Ефросинья. А ты что?
Эрос. А я говорю: кадилом кропить – это вам не елдою махать.
Ефросинья. А он?
Эрос. Смеется. Мы, говорит, монахи, нам эти ваши образы непонятны. В общем, матушка, в сомнениях я. Просил у Господа вразумления – полное радиомолчание в ответ.
Ефросинья. Какое же тебе вразумление нужно? Откажись – и все.
Эрос. Да ведь владыка велит!
Ефросинья. Не все то от Бога, что от людей. И владыка – человек, ошибаться может.
Эрос. Говорят, с самого верху указание пришло. От администрации президента.
Ефросинья. А в администрации что – не люди сидят?
Эрос. Ох, матушка, кто там сидит, об том один Господь ведает. И чего им в голову придет… То-то давеча Святейший с фотографии на меня так злобно глядел.
Ефросинья. Не злобно, а грозно.
Эрос. Ну да. И грозно тоже.
Ефросинья. Да он на всех так глядит.
Эрос. Глядит на всех, а в космос меня одного упек…
Ефросинья (берется за скейт, разглядывает его). Кто тебе эту пакость приволок, глаза бы ее не видели?
Эрос. Отец диакон – для упражнений.
Ефросинья. Вот тоже дурак, прости Господи!
Эрос. Я у него тележку просил – низенькую, на колесах. Тележки не нашлось, так он скейт принес. У племянника было, еле отнял. Ничего, я ему верну. Коли жив останусь.
Ефросинья. Типун тебе на язык.
Эрос. А что, мать, запросто! Дело-то государственное. Могут и согласия не спросить. Мешок на голову – да в космос.
Ефросинья. Господь не попустит.
Эрос. Ох, матушка, твоими бы устами… Господь ныне все попущает, видно, последние дни настали.
Ефросинья. Тебе-то откуда знать?
Эрос. Оттуда… (Понижая голос.) Мне отец секретарь говорил, что у в Москве теперь уж одной задницей на пяти машинах не ездят. Теперь не меньше, как на десяти. И это, мать, монахи. Что же там с белым-то духовенством творится?
Ефросинья. Ты о них не думай. Ты о себе думай.
Эрос. Вот я и думаю. Дадут мне под зад, и полечу я не в космос. Полечу я, матушка, из настоятелей хорошо если в дьячки. А скейт ты все ж таки не выбрасывай. На память оставим. О космическом подвиге моем.
Вбегает диакон. Он запыхался, не может говорить.
Диакон (задыхаясь). Бла… благослови, отче… Господь посреде нас, матушка…
Ефросинья. И есть, и будет.
Эрос (сурово). Что ты, отец диакон, бежишь, как Усэйн Болт нечестивый? Какие рекорды ставишь?
Диакон. Сейчас вам, батюшка, не до смеха станет. Как узнаете… ох… откуда я к вам прибежал.
Эрос. Ну, и откуда? Черти за тобой, что ли, гнались?
Диакон. Хуже всякого черта… Новый секретарь владыки.
Эрос. Что же ему надо? Каких еще непотребств учинить думает?
Диакон. Насчет новых непотребств не знаю, он все со старыми. Желаю, говорит, беседовать с тобой о судьбе отца Эро́са.
Ефросинья (крестится). Ох, Пречистая дева!
Эрос. И что за разговор был?
Диакон. Доверительный… Можно сказать, от всего сердца.
Эрос. Ну! Ну! Что говорит-то?
Диакон. Не повезло, говорит, нам с тобой, отец диакон. Поп, дескать, какой нам говнистый попался – в космос лететь не желает!
Эрос. Так и сказал?!
Диакон. Так и сказал.
Эрос. Ах ты… Да как у него язык повернулся! Меня, иерея, таким словом… Отродясь я не был говнистым – матушка, подтверди!
Ефросинья крестится.
Диакон. Да погоди ты, отче, еще и не то услышишь… Я ему говорю: как же быть, отец секретарь? Ведь дело совсем небывалое, в нашей епархии никто доселе в космос не летал.
Ефросинья. А он что?
Диакон. А он: когда-то и начинать надо. Мы, говорит, передовое российское священство, должны соответствовать духу времени. Скажут в космос лететь – полетим в космос. Скажут под землю – мы и туда не побрезгуем.
Эрос. Еще и под землю?!
Диакон. А если, говорит, отказываться будет, мы его и вовсе от церкви отлучим.
Эрос. Вот так вот! До чего дожил, а? Меня, православного батюшку, какие-то лябди космические от церкви отлучать будут!
Ефросинья. Не бранись, батюшка…
Эрос. Как же не браниться, когда хер знает, куда посылают – на самую Луну!
Диакон. Главное, что мы на Луне-то не видели?
Эрос (в отчаянии и гневе). Да в том-то и дело, что ни до Луны, ни до земли не долетишь! Я уж знаю, было мне сегодня видение.
Ефросинья. Неужто?
Эрос. Сам пророк Илия во сне явился.
Диакон. Напутствие дал?
Эрос. Точно, напутствие. «Хрен, говорит, тебе, отче, а не на ракете летать. На горшке летай – вот твой потолок! А коли дерзнешь, будешь до конца дней своих в космосе мотаться, яко цветок в проруби!» И исчез таинственным образом, не говоря худого слова.
Все молчат.
Диакон (с надеждой). Может, уклониться можно?
Эрос. Как же это – уклониться?
Диакон. Мертвым прикинуться. Придут за вами – в космос отсылать, а вы во гробе сущу. Так и так, дескать, опоздали – умер батюшка.
Эрос. Умер, значит? А служить потом как? Из гроба всякий раз вставать замучишься. Не космонавт буду первый, а первый дракула среди священства.
В гневе и расстройстве ходит туда и сюда.
Диакон. Да уж, замысловато… Куда ни кинь, всюду хрен.
Ефросинья. Так что же делать?
Эрос (остановившись, внезапно). Знаю, что делать! (Диакон и Ефросинья смотрят на него. Отец Эрос, торжествующе.) В другую юрисдикцию перейду.
